История искусства в одном сюжете: святой Себастьян
Как римский военачальник-христианин из немолодого бородатого мученика превратился в гей-икону
Автор Анна Киселева
Благодаря миланскому епископу и богослову святому Амвросию мы знаем, что Себастьян родился в Милане, а умер в Риме. Больше подробностей (хотя и их немного) нам известно благодаря «Золотой легенде» — средневековому сборнику житий святых, составленному в XIII веке монахом Иаковом Ворагинским, впоследствии архиепископом Генуи. Себастьян родился в Нарбонне, жил в Риме при императоре Диоклетиане (284–305), служил начальником гвардии и тайно исповедовал христианство. Узнав об этом, император приказал расстрелять его из лука.
Мозаика в базилике Сант-Аполлинаре-Нуово
Святой Себастьян. Деталь мозаики, изображающей шествие мучеников. Равенна, середина VI века ruicon.ru
Андреа Мантенья. «Святой Себастьян» (1457–1459)
Kunsthistorisches Museum / Google Art Project
На картине Андреа Мантеньи тело святого напряжено, и привязан он не к дереву, а к колонне триумфальной арки, напоминая скорее мраморную статую, нежели человека. Фон картины символичен: языческий мир уходит в прошлое, арка разрушена, у ног святого разбросаны обломки античных статуй. Ступня в сандалии и голова могли принадлежать одному из 200 каменных идолов, которых, согласно «Золотой легенде», разрушил Себастьян. Чуть дальше лежит другой обломок — кусок рельефа с амурами, собирающими виноград, с античного саркофага: сбор винограда мог символизировать жертву Иисуса и евхаристию.
В облаке в верхней части картины, слева, видна фигура всадника. Возможно, Мантенья снова вспоминает «Золотую легенду», где приведена версия, согласно которой имя Себастьян происходит от слова basto — «седло», а значит, святой — седло Иисуса, где церковь — это конь, а сам Иисус — всадник.
Антонелло да Мессина. «Святой Себастьян» (ок. 1478)
Staatliche Kunstsammlungen Dresden
По-настоящему популярным образ святого Себастьяна становится в Италии XV века. На ренессансных картинах изображена первая казнь: Себастьян привязан к дереву, а тело его пронзают стрелы. Теперь святой выглядит молодо и у него нет бороды. Уменьшается и количество стрел, хотя Иаков Ворагинский писал, что во время первой казни святой напоминал ежа — так много стрел в него было выпущено. Но художники эпохи Возрождения сосредоточены на красоте тела Себастьяна, а не на количестве ран — боль редко искажает лицо святого.
Дерево, к которому привязан святой, растет у канала на одной из венецианских площадей. Сцена казни не нарушает праздного спокойствия города, его жители продолжают прогуливаться, а стражник — единственный персонаж, связанный с Себастьяном, — уснул. Балконы дворца украшены турецкими коврами: они напоминают о процветании Венеции, случившемся благодаря торговле с Оттоманской империей.
Почитание святого Себастьяна усилилось в XIV и XV веке вместе с пришедшей в середине XIV века черной смертью: считалось, что Себастьян помогает защититься от чумы. С приходом чумы в Венецию в 1477 году связывают и картину да Мессины. Впрочем, художник умер всего через год в своей родной Сицилии, так что неизвестно, мог ли он успеть получить и выполнить такой заказ.
Йос Лиферинкс. «Заступничество святого Себастьяна» (1497–1499)
The Walters Art Museum
Как свидетельствует жизнеописание святого Себастьяна, первый случай избавления города от чумы благодаря его заступничеству произошел в конце VII века, а именно в 680 году, когда мощи святого отправили из Рима в Павию, пораженную эпидемией. Реликвию поместили в церкви Сан-Пьетро ин Винколи, посвятили Себастьяну алтарь, после чего чума ушла.
В 1460-е годы, после почти векового отсутствия, чума вернулась на юг Франции, вспышки эпидемии в разных городах продолжались вплоть до начала XVI века. В Марсель чума приходила в 1476, 1483–1485, 1490 и 1494 годах. Спустя три года после очередной эпидемии, в 1497-м, авиньонский художник Йос Лиферинкс написал историю жизни святого Себастьяна для алтаря церкви Нотр-Дам-дез-Аккуль в Марселе. Алтарь посвящен и двум другим защитникам от болезней — святому Роху и святому Антонию. Одна из сцен изображает заступничество святого Себастьяна. Лиферинкс опирается на рассказ из «Золотой легенды», в основе которого — сюжет из «Истории лангобардов», написанной в конце VIII века средневековым монахом Павлом Диаконом. На картине изображена Павия, где свирепствует болезнь: живые не успевают хоронить мертвых, и прямо во время отпевания чума поражает одного из могильщиков. В небе видны два ангела: согласно «Золотой легенде», многие видели, как ангел в белых одеждах показывал ангелу смерти, какой дом поразить копьем, после чего оттуда выносили мертвецов. Вдалеке, на облаке, святой Себастьян молит Бога о спасении города. Впрочем, в Павии художник никогда не был, так что на картине, скорее всего, изображен его родной Авиньон.
Хусепе Рибера. «Святой Себастьян и святая Ирина» (1628)
Государственный Эрмитаж
После того как Диоклетиан приказал лучникам расстрелять Себастьяна, святого оставили умирать привязанным к дереву. Ночью к месту казни пришла святая Ирина. Она вытащила стрелы из тела Себастьяна, отнесла его к себе домой и вылечила. Эта история появляется в середине XVII века в сборнике «Деяния святых», составленном иезуитом Жаном Болландом. В его основе — более ранние средневековые тексты. В искусстве же линия о святой Ирине возникает еще раньше — в XV веке.
Исцеление Себастьяна от ран и его способность останавливать чуму считались чудом: чума обойдет молящегося, как Себастьяна миновали стрелы палачей. В конце XVI — XVII веке, в эпоху Контрреформации, на изображениях казни святого все чаще появляется святая Ирина — и церковь всячески поддерживает этот сюжет, пытаясь восстановить доверие католиков. Образ Ирины являл христианам, и в особенности христианкам, пример сострадания и заботы о ближнем, а также рационально объяснял, каким образом Себастьян остался жив. К этой сцене часто обращались художники, находившиеся под влиянием Караваджо, в том числе Хусепе Рибера. Большую часть жизни он провел в Неаполе, где видел работы Караваджо.
На этой картине в теле святого осталась всего одна стрела. Внимание зрителя приковано к Себастьяну, тогда как женские лица остаются в полумраке. В отличие от большинства художников, изображавших Ирину и ее помощницу освобождающими Себастьяна от веревок, Рибера оставляет святого привязанным к дереву. Запрокинутая голова, голая шея, отведенная рука подчеркивают его беззащитность.
Лодовико Карраччи. «Святого Себастьяна сбрасывают в клоаку Максима» (1612)
The J. Paul Getty Trust
После того как святая Ирина спасла Себастьяна, он пришел во дворец Диоклетиана и начал упрекать его в жестокости по отношению к христианам. Разгневанный император велел снова казнить святого, а именно забить его палками, после чего сбросить тело в клоаку Максима — до сих пор существующий канал канализационной системы, заложенной в VI веке до н. э.
Эгон Шиле. Автопортрет в образе святого Себастьяна (1914–1915)
Wikimedia Commons
В 1915 году в венской галерее «Арно» открылась персональная выставка Эгона Шиле. Для афиши Шиле использовал автопортрет в образе святого Себастьяна. На множестве своих портретов художник изображал себя смотрящим на зрителя в упор. Здесь же его глаза закрыты, а тело безвольно повисло в воздухе, встречая град стрел.
Пьер и Жиль. «Святой Себастьян» (1987)
© Pierre et Gilles / burnley college digital photography / Flickr.com
Начиная с XV века художники, обращающиеся к образу святого Себастьяна, все чаще сосредоточивались на красоте его обнаженного тела, мученичество же отходило на второй план. Еще в первой половине XVI века Джорджо Вазари рассказывал в своей книге «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих», что в монастыре Сан-Марко во Флоренции решили убрать из церкви изображение святого Себастьяна: многие прихожанки на исповеди сознавались в том, что картина вызывает у них греховные мысли. Наконец, к XX веку образ этого красивого юноши стал частью гей-культуры. На блестящих, китчевых фотографиях Пьера и Жиля святой Себастьян выглядит слишком желанным: не скрывая своей иронии, художники утрируют те смыслы, которыми изображения святого Себастьяна наделяли их предшественники.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Про святого Себастьяна, старицу Херувиму и Т-34
Между двумя датами – 9 мая и 22 июня – много приходится говорить о подвиге. И много убеждаться, к сожалению, что понятие подвига понимается превратно. Так – в рассуждениях о минувшей войне, так же обстоит дело и в рассуждениях об извечной духовной брани.
Вот, прихожане просят высказать мнение о фильме «Т-34». Смотрю. Откуда сильнейшее чувство дежавю? Нет, вовсе не от знакомства с фильмом полувековой давности «Жаворонок» – с ним-то как раз почти никаких ассоциаций не возникает. А вспоминаются неудачные жития мучеников.
Жития, в которых мученик всех обличил, вразумил, обратил. короче – победил. А если и был при этом замучен, так только потому, что сам этого захотел. Да ему и не больно было, когда с него кожу сдирали – он улыбался и радовался. Ну, а в современном фильме о подвиге естественно еще и дальше пойти – сперва всех победить фантастическим до нелепости образом, а потом также до нелепости чудесно спастись – ибо быть замученным не захотелось.
Конечно, есть много житий, которые лишены этих крайностей. Но современному человеку они тоже слабо служат примером для подвига жизни.
Святой родился у благочестивых родителей, при благоверном князе. В детстве не баловался
Потому что требуют некоторого культурного багажа. Как мы увидим между строк тот дух времени и те человеческие отношения, если не будем знакомиться с историей? Как прочувствуем трагизм жизни, изведанный святыми?
Поэтому нередко жития выглядят в нашем сознании так: святой родился в христианской стране, у благочестивых родителей, при благоверном князе. В детстве не баловался, и не тянуло. Подрос – поступил в послушание к старцу или ушел в пустыню. Затем следует сухая строчка о том, что 20, 30, 40 лет святой боролся со страстями. и начинается подробное описание его духовных дарований и чудес.
И мы не понимаем, что в той христианской стране всякое бывало, что и от благоверных князей случается немало потерпеть, что тихого мальчика дразнили и обижали – и это было очень и очень больно! Что крайне редко, мягко говоря, за словом «старец» стоит такой человек, как о. Иоанн (Крестьянкин) или о. Кирилл (Павлов). А скучная строчка о духовной брани проскакивает через наш мозг, не задерживаясь, потому что в отсутствие личного опыта подвига ничего нам не говорит.
Да и в остальном сложно извлечь назидание, потому что всё у нас не так! Родились мы в стране торжествующего атеизма, плавно перешедшего в такой же пышный оккультизм. Родители наши обычно люди приличные, но лишь по советским меркам. Живём мы на свете за счёт своих братьев и сестёр, зарезанных под лозунгом «нечего нищету плодить». Половина так или иначе состояла в богоборческих организациях. Рядом с нами никто не ассоциируется со словами благоверный или святой. И мы, приходя худо-бедно к покаянию, отлично понимаем, на что нас тянуло с детства – и продолжает тянуть по сей день.
В результате изрядное число верующих людей считает, что их жизнь и подвиг святости не имеют друг к другу никакого отношения. Что святые святы потому, что с рождения на это предопределены. Что в прошлые века жизнь была приспособлена для цветения святости, как хорошие оранжереи. А к нашему времени эти оранжереи пришли в негодность. так что и говорить не о чем.
Житие пытается передать некоторое идеальное представление о святости. В особом жанре. А в нашем уме, не перегруженном культурным запасом, возникает образ святого, написанный сусальным золотом. В итоге мы не видим ни в житии, ни в жизни рядом с собой настоящего подвига – и не можем им вдохновляться на духовную брань. А не приобретая личного опыта подвига, не можем, опять же, увидеть его в людях. Мы попадаем в заколдованный круг.
В представлении многих прихожан, иногда даже давно воцерковленных, святой будет обязательно тихим и желательно бледным. Взгляд держит потупленным, а иногда наоборот – набожно закаченным к небу, и тихим голосом, который сам не слышит, шепчет о молитве и смирении. Или пророчествует и обличает из первой балетной позиции, простирая руку, как памятник Ленину.
Возможно, бывает и так.
Как же опасно путать духовность с нехваткой гемоглобина
Но чаще – не так! И в наше время – всё чаще и чаще. И более того: поскольку этот стереотип утвердился, такую манеру поведения хорошо усваивают лицемеры, откровенные обманщики, либо же люди прельщённые.
Как же опасно путать духовность с нехваткой гемоглобина!
Характернейшая зарисовка с натуры: священник, служащий в женском монастыре, встречает в соседнем городе игумению другого монастыря. Очарованный ее духовным обликом, ангельским именем (Херувима!) и рассказами о чудесах и знамениях, он просит игумению своего монастыря принять «святую старицу». Игумения принимает, но, поговорив с гостьей пару минут, ссылается на неотложные дела и уходит. Уходит в свой кабинет – звонить людям, которых «старица» упомянула в разговоре. Через полчаса междугородних звонков картина окончательно проясняется – священник привез в монастырь мошенницу с многолетним стажем «работы». Причем ее «благочестивые» ужимки настолько вопиюще вульгарны, что бросаются в глаза немедленно. Но церковный народ во главе уже с двумя священниками выстроился в очередь возле храма, чтобы принять благословение духовной особы!
А настоящие воины Христовы могут рядом с нами до крови и до смерти стоять против зла – и мы их не видим. Конечно, в первую очередь потому, что сами не имеем опыта подвига и не знаем, что в подавляющем большинстве случаев подвиг лишь в финальной точке – это Парад Победы, явные плоды благодати или икона в иконостасе. А подвиг в процессе – это усталость, раздражение, паразиты, пот и гной. В настоящем подвиге совсем мало парадного. Поскольку он всегда на пределе человеческих сил и возможностей, он часто вообще не имеет внешних признаков благостности.
В настоящем подвиге совсем мало парадного. Он часто вообще не имеет внешних признаков благостности
Например – есть немало замечательных рабов Божиих, несомненно духоносных, имеющих дар рассуждения и проницательности на грани прозорливости. но если они при этом занимают в Церкви хоть какую-то руководящую должность, вы можете услышать о них множество самых резких отзывов. Хотя бы потому, что им нередко приходится подавлять чужую волю – это же одна из обязанностей руководителя! И нетрудно догадаться, что при этом они почти никогда не имеют благостного вида.
Но главный подвиг их определяется не видом и не интонациями. Так же, как главный подвиг офицера определяется не лексикой и не белым подворотничком. А определяется он готовностью к самопожертвованию ради Отечества, повиновением командованию – до смерти – и самоотверженной заботой о солдатах.
Но откуда же такая обидная скупость живой информации в старых житиях?
Искусство написания житий – сродни искусству иконописца. Надо описать святость, не привнося в это описание собственной страстности. Тому, что такое легко может случаться, есть множество примеров.
Возьмем образцы, доведенные до логического конца.
К примеру, изображения мученика Севастиана художниками Ренессанса – они доходят до непристойности. Хотя изображается мученический подвиг, но выглядит это так: до крайности холеный и гладкий молодчик стоит, утыканный стрелами, – при этом фигура его до неприличия расслаблена, а глаза закачены с выражением, которое должно бы заинтересовать врача-нарколога. (Да простит мне святой – я описываю не его, а лишь измышления живописцев Возрождения на тему «страдания святого Себастьяна». )
Или церковный хор из нецерковных людей поет покаянное песнопение – и распевает слово «согреших» на все голоса с каким-то исключительным удовольствием и сладострастием.
Еще зарисовка: аудиозапись жития святой, которое некий молодой человек читает с такими экзальтированно-агрессивными интонациями, что вместо образа святой старицы перед мысленным взором возникают его вполне безумные глаза.
Вот что бывает, когда кто-то смешивает в нашем сознании образ святого и собственные страсти; когда пытается передать представление о подвиге святого через свое плотское мудрование – выходит кощунственно или как минимум пошло. Апостол Павел пишет: «Духовный судит обо всем, а о нем судить никто не может» (I Кор. 2, 15) – как мы изобразим святость, не будучи сами святыми?
Как мы изобразим святость, не будучи сами святыми?
О священниках приходится слышать такие отзывы: «У батюшки такие глаза лучистые. или: такая походка летящая. или: такой голос чистый». И вспоминается наблюдение о. Артемия Владимирова: «спрашиваешь у такой рабы Божией, о чем было чтение Евангелия? А она не помнит. Потому что стояла в то время и думала – какой у батюшки голос красивый! а все потому, что он не пьет и не курит. ».
Представляете: лет через 40 встал вопрос о канонизации какого-то подвижника, свидетелями жизни которого мы оказались. А что помним о его христианском подвиге, что можем о нем рассказать? Какой у него голос был красивый?
И вот, чтобы в церковное искусство не привносилась человеческая страстность, мастера следуют образцам тех, кто мог изобразить святость, потому что сам был свят. Церковь прославила в лике святых Андрея Рублева, Нестора Летописца, Андрея Критского не за то, что они были гениальными мастерами своего дела, нет – но они стали гениальными мастерами потому, что их талант осияла святость!
Однако, следуя образцам, по сути дела, подражая, гениально не напишешь. Напишешь неплохо, так как подражаешь хорошему мастеру. но все будет немного скованно, немного суховато. Потому что благочестивая осторожность подскажет: Андрей Рублев – великий мастер богословия в красках, мог делать смелые эксперименты. А ты – не Андрей Рублев, ты можешь так наэкспериментировать, что получишь ересь в красках.
А писать-то надо! Людям же нужны иконы.
Нужны и жития, нужны богослужебные тексты новым святым.
И с ними – та же проблема. Человек, у которого большой талант соединен с большим благочестием, напишет так, что это будет и живо, и не погрешительно против истины. Вспомним житие святых князей Бориса и Глеба, написанное преподобным Нестором Летописцем. Как пронзительно он передает борение юношей со страхом смерти, какие трогательные просьбы о пощаде влагает в уста младшего брата. Но не все становятся Несторами Летописцами – увы.
Плюс еще недостаток информации. Какое у нас сейчас информационное поле, и каким оно было всего два века назад! Житие могло писаться через 100, 200, 300 лет после смерти святого – за это время случались страшные войны и разорения, пожары, моры. Информацию на жестких дисках не сохраняли, книг миллионным тиражом не печатали. а одной рукописи долго ли сгореть?
И это справедливо даже для относительно недавних подвижников – много ли мы знаем о святителях, просвещавших Сибирь в XVII веке? Почти ничего! Чего уж говорить про жития святых Древней Церкви.
Изначально основой для житий мучеников послужили так называемые мученические акты. То есть протоколы, которые судейские писари вели на допросах.
Коррумпированность – дело не новое: христиане выкупали у чиновников копии протоколов и таким образом могли узнать хоть какие-то подробности о подвиге мучеников. Но это были протоколы – сухие строчки допросов. Мы и сейчас по протоколам можем примерно представить, как держался на допросе кто-нибудь из новомучеников. Но образ живой личности по казенному протоколу не создашь. К некоторым можно было добавить рассказы родственников и знакомых или рассказы свидетелей пыток и казни. А к некоторым – ничего. Нередко ведь христиан нарочно посылали на суд в другую область, чтобы лишить любой человеческой поддержки – друзей, родных и знакомых. И бывало – христиане той местности видели, что человека замучили за Христа, но не знали об этом человеке ничего.
Часто по образцу того, что было известно про одних мучеников, писались жития и про других
А людям хотелось слышать подробности. И часто по образцу того, что было известно про одних мучеников, писались жития и про других. Это не обман и не выдумки. Но и исторической точности в большинстве житий искать не следует.
Подобное случается и в наше время. Помню, как один человек съездил в Псково-Печерский монастырь и рассказывал какую-то удивительную историю, которую слышал про отца Иоанна (Крестьянкина). И тут же был поправлен собеседником: «Это не с отцом Иоанном было, а с отцом Адрианом. Я сам в то время посещал Печеры и точно знаю». Пожалуйста – прошло всего три года, а историю, произошедшую с одним старцем, приписывают уже другому. Это не точно. Но это и не обман – такая история действительно была.
В общем, надо понимать и учитывать: жития – это отнюдь не Священное Писание и не учебник по истории Церкви. Жития – особый жанр благочестивого чтения. И дабы чтение это верно оценивать и отбирать из него то, что по-настоящему назидательно, нам остро требуется личный опыт подвига жизни и, очень желательно, знакомство с историей.
Что, впрочем, справедливо и для любого исторического повествования – хоть бы и для фильмов про войну.
Как святой Себастьян стал покровителем людей нетрадиционной ориентации
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Святой Себастьян был одним из приверженцев учения Христа, за что его убили в 288 году по приказу римского императора Диоклетиана. Будучи римским солдатом, он тайно исповедовал христианство, несмотря на официальный запрет. Когда Себастьяна арестовали и допросили, он отказался отречься от христианства. После этого Диоклетиан отдал приказ вывести мятежного солдата за черту города и расстрелять его из луков. Несмотря на это, Себастьян сумел выжить, и его выходила некая Ирина (которую впоследствии также причислили к лику святых). Когда Себастьян поправился, христиане уговаривали его бежать, но фанатичный солдат снова отправился к императору с якобы доказательством своей веры. Диоклетиан приказал забить его камнями и палками до смерти.
Пик популярности образа святого Себастьяна пришелся на XVIвек. В это время все больше художников начали создавать картины казни святого. В классической иконографии Себастьяна представляли как красивого молодого мужчину, как правило полуголого и пронзённого стрелами, а его лицо выражает то ли боль, то ли экстаз. Именно этот образ и начал считаться отсылкой к сообществу ЛГБТ.
Одну из самых примечательных картин с этим персонажем создал Эль Греко. Гениальному художнику удалось соединить в, казалось бы, трагической картине образы тьмы, чувственности и желания. Являясь отличным примером выразительности и объективности, присущей последним работам художника, эта картина также является замечательным примером того, как можно изобразить святого так, чтобы он стал иконой для людей, с которыми его ранее очень сложно было ассоциировать.
То же самое касается и картины Гвидо Рени, которая впоследствии вдохновляла Оскара Уайльда и Юкио Мисиму на гиперчувствительность в их произведениях. И как же забыть Андреа Мантенья, художника эпохи Возрождения, который сделал святого Себастьяна центральной темой трех своих работ.
Именно эти легендарные художники сделали святого похожим на молодого человека, который, помимо боли, просто «излучает» эротику своими изгибами тела, цветом кожи, распущенными волосами и сильными мускулами.
Несмотря на всю боль, которую он должен испытывать, лицо святого обычно изображают спокойным или более того, выражающим экстаз. С точки зрения церкви, это должно символизировать экстаз или высшую степень радости перед тем, что Себастьян вот-вот встретится с Богом. Тем не менее, соблазнительные черты святого приобрели еще одну трактовку, став «священными» для геев.
Церковь пыталась бороться с этим обычаем, вводя указы, которые мешали распространению чрезмерно чувственных произведений, и наказывая любого верующего, который «усмотрел бы другую сторону святого». Но ее усилия, разумеется, были напрасными.
Такие знаменитые художники, как Боттичелли, Челлини, Донателло, Микеланджело, Рафаэль, Леонардо да Винчи и Караваджо, сексуальная ориентация которых неоднократно подвергалась обсуждениям, были лишь некоторыми из авторов, которые продолжали анализировать и представлять собственную точку зрения на то, насколько чувственным и «голубым» нужно изображать святого Себастьяна.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
