«Зона не отпускает»: зачем сталкеры едут в Чернобыль
МОСКВА, 26 окт — РИА Новости, Екатерина Постникова. Заброшенная Ховринская больница, недостроенный московский аквапарк и мертвые села в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС — в этих местах, символах распада и умирания, куда обычные люди стараются не заглядывать, сталкеры, по их словам, черпают особую энергетику. О том, что притягивает этих людей в зону отчуждения и почему они готовы ради нее бросить все, — в материале РИА Новости.
«Везде, где царит безжизненность, я нахожу новые силы, чтобы жить», — рассказывает 27-летний Юрий Томашевский, чей «сталкерский стаж» составляет уже семь лет. Сталкерское движение стало активно развиваться начиная с 2007 года, когда вышла первая компьютерная игра из серии «S.T.A.L.K.E.R.», прототипом которой стала Чернобыльская зона отчуждения. Тем не менее в русский язык слово «сталкер» вошло после публикации повести братьев Стругацких «Пикник на обочине» (1972 год) и снятого по ее мотивам фильма «Сталкер» (1979 год) Андрея Тарковского.
Именно это место для многих опытных сталкеров является наиболее интересным объектом для исследования. «До первого похода в зону в 2010 году я бывал только на точечных объектах — тоннели, бункеры, заброшенные здания, — вспоминает Юрий Томашевский. — Так я тренировался, готовя себя к зоне».
Два пути в зону
На территорию вокруг законсервированной АЭС можно попасть двумя способами: официально с экскурсией и нелегально через бреши в ограждениях. Сталкеры используют второй путь. Главная опасность — быть пойманным патрулями. И если на Украине за это грозит штраф в 850 гривен (около 1700 российских рублей), то в Белоруссии все гораздо серьезнее: первый штраф составляет 2000 белорусских рублей (около 60 тысяч российских рублей), а второе задержание в течение года чревато уголовным преследованием.
Законсервированное время
Многие сталкеры впервые едут в Припять с официальной экскурсией. Москвичу Максиму Алексашину 27 лет, и среди сталкеров он один из первопроходцев: за десять лет он побывал в зоне 48 раз. Его цель — посетить все 220 нежилых деревень на территории зоны. Он обошел уже 140. «Про экскурсии в Припять я узнал уже после того, как побывал в Ховринской заброшенной больнице, — вспоминает Максим. — Тогда решил съездить на экскурсию — благо она стоила всего 3000 рублей». Максиму на экскурсии не понравилось: «По газонам не ходить, в дома не заглядывать» — и это в мертвом городе, пережившем техногенную катастрофу.
Станиславу Полесскому 28 лет, и сталкерством он занимается с 2010 года. Тогда же он запустил группу в «ВКонтакте» «Чернобыльская зона глазами сталкера», которая за семь лет своего существования стала одним из самых масштабных объединений подобного рода — сегодня сообщество насчитывает около 45 тысяч участников. «Советский Союз я в сознательном возрасте не застал, и мне было интересно на него посмотреть: все эти плакаты, лозунги, школы, детсады», — рассказывает Станислав.
Исследование заброшенных мест стало своеобразным туризмом. Есть даже термин — Urban Exploration (от англ. «исследование городов»). В основном исследовать зону едут сталкеры из России, Украины и Белоруссии, однако интерес к Чернобылю растет. «Туризм здесь хорошо развивается. У нас своего рода Диснейленд, только с печальной историей, — говорит Станислав. — К нам приезжали сталкеры из Швеции, Германии, Португалии. Один поляк месяц жил в Припяти — говорит, одичал немного». По словам Полесского, сегодня около 200 сталкеров постоянно приезжают в зону.
Опасности в зоне
Территория находится под охраной, которая следит, чтобы с зоны никто не вывозил зараженные предметы или древесину. Поэтому главный навык сталкера — грамотно обойти контрольно-пропускные пункты и спрятаться от патрулей. Сейчас засечь нарушителей гораздо легче: на деревьях установлены камеры, а над территорией кружат квадрокоптеры. Сталкеры рассказывают, что охранники в Припяти — то ли от скуки, то ли для тренировки — стреляют неприцельным огнем по пустым домам. «Это становится опасно, — говорит Юрий Томашевский. — Кто-нибудь высунется в окно, и звезды сойдутся так, что кого-то убьют».
Другая опасность — радиация. Официально жить в зоне запрещено. В обязательный набор сталкера входит прибор для измерения радиационного фона — дозиметр. «В Припяти до сих пор остались места, где можно находиться лишь несколько минут при должной защите органов дыхания, иначе можно в буквальном смысле сломать себе жизнь, — говорит Станислав Полесский. — К таким местам относятся подвал части с обмундированием пожарных, которые тушили пожар в ночь аварии, и подвал завода «Юпитер», где была лаборатория по изучению воздействия радиации».
За 30 лет на этой безлюдной запретной территории развелось множество диких животных. Максим Алексашин предпочитает ходить в зону в одиночку и рассказывает, что не раз находился на грани выживания. Отправившись на свой 20-й день рождения в зону, ночью он услышал вой стаи волков в ста метрах от себя. «Я взобрался на дерево за считаные секунды и просидел там до утра», — вспоминает Максим.
В этих местах мобильная связь работает далеко не везде, и в случае проблем со здоровьем отчаянные сталкеры рискуют остаться там навсегда.
Сталкерство по любви
Виктория Полесская — одна из немногих девушек-сталкерш. «Я знаю четырех девочек, которые увлекаются этим, — рассказывает Виктория. — В основном это девушки и жены сталкеров, парни ведут их за собой». Впервые в зону Виктория попала в 2013 году: как и многие другие, не зная о существовании сталкеров, она поехала в Припять с официальной экскурсией. «Тогда мне захотелось сбежать из автобуса и пойти осматривать все самой», — вспоминает Виктория. Первый самостоятельный поход в Припять девушка совершила три года спустя: ее молодой человек Станислав Полесский взял ее с собой. Сегодня в послужном списке Виктории уже 12 походов в зону. Весной 2018 года они со Станиславом планируют обвенчаться в Чернобыле.
Базовый набор сталкера
Обычно поход в зону длится от четырех до восьми дней. За это время сталкеры исследуют покинутые территории, заходят в заброшенные дома, школы, больницы. Из таких походов обычно привозят тысячи фотографий, при этом выносить из зоны какие-либо предметы сталкеры не рискуют. Ночуют в полуразрушенных зданиях: спят либо на оставшихся от прежних обитателей печах и кроватях, либо в спальных мешках прямо на полу. За восемь дней экспедиции сталкер проходит до 200 километров.
Новички пытаются взять в поход оборудование на все случаи жизни — в итоге больше половины вещей в походе не пригождаются. «Напарник однажды потащил с собой топорик, — вспоминает Юрий Томашевский. — Мы им ни разу не воспользовались, потому что рубить деревья, создавая лишний шум, и жечь костры в зоне нежелательно — можно привлечь внимание патрулей. Пришлось этот топорик на себе нести всю дорогу».
«В походах в зону я всегда устраиваю себе полный комфорт, — рассказывает Виктория Полесская. — В отличие от парней, у меня набор вещей немного другой: я беру крем от раздражения, специальные салфетки, минимум семь комплектов белья, поскольку из-за обилия пыли ты чувствуешь себя некомфортно. И еще я всегда беру маленькую подушку».
«Зона не отпускает»
Никто из сталкеров не может объяснить, чем их так притягивает это место, но все сходятся на одном: зона вызывает зависимость. Примерно так же, как это описывалось в повести братьев Стругацких. «Все, Зона! И сразу такой озноб по коже. Каждый раз у меня этот озноб, и до сих пор я не знаю, то ли это так Зона меня встречает, то ли нервишки у сталкера шалят», — говорил герой Рэдрик Шухарт, для которого Зона была чем-то сродни наркотику.
Зоны отчуждения: почему никто не любит сталкеров
В 1972 году братья Стругацкие опубликовали «Пикник на обочине» — фантастическую повесть о Зоне, где искажены законы физики и много опасных артефактов. Главный герой, сталкер Рэдрик, зарабатывает на продаже таких вещиц, хотя ходил бы в Зону и просто так: он одержим этим странным местом. Потом Андрей Тарковский снял по книге фильм, а в 1986 году, после взрыва реактора на Чернобыльской АЭС, в СССР появилась настоящая Зона — зона отчуждения. Вскоре туда потянулись первые любители экстремального туризма, и слово «сталкер» плотно вошло в наш лексикон. Со временем так стали называть всех фанатов прогулок по заброшенным городам, деревням, усадьбам, военным и промышленным объектам. Поначалу это была закрытая субкультура, но сегодня тысячи людей делятся фотографиями и историями «заброшек» в блогах — например, в Яндекс.Дзене. При поддержке платформы самиздат познакомился с двумя российскими и одним украинским сталкерами. Рассказываем, что заставляет их с риском для здоровья ремонтировать квартиры в Припяти, фотографировать заброшенные церкви и искать в раздолбанных бомбоубежищах экспонаты для будущего музея.
Когда киевлянин Стас Полесский впервые попал в 30-километровую зону отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС, он жутко разочаровался. «Просто жесть, армагеддон! — вспоминает он. — Внутри домов всё украдено и перевёрнуто. Батареи и трубы срезаны, электрика вырвана, здания в аварийном состоянии. Какой-то музей мародёрства». Это было в 2007 году в рамках легальной экскурсии от местного турагентства. Такие в Украине водят с середины 1990-х, когда экологи и ликвидаторы объявили, что уровень радиации на большей части Зоны нормализовался. Стаса вместе с группой из ещё 29 человек привезли в окрестности Чернобыля на большом автобусе. За несколько часов экскурсовод показал все главные местные достопримечательности. Несколько деревень, в которых живут самосёлы — люди, которые, несмотря на радиацию, вернулись после аварии в родные места. Смотровую площадку у «Саркофага» — изоляционного купола, укрывающего обломки четвёртого энергоблока. Припятское колесо обозрения, которое должны были запустить через неделю после катастрофы, но не успели. Больницу, которая приняла первых пострадавших. А потом группу распустили на самостоятельную прогулку по Припяти.
Эта часть поездки понравилась Стасу больше всего. Он не увидел в заброшенном городе «застывший 1986-й», как ожидал, но всё же что-то его зацепило. С тех пор он мечтал только об одном: вернуться в Зону и провести там столько времени, сколько захочет.
В семье Стаса Полесского не было ликвидаторов аварии. Всё, что связывало его с Чернобылем в детстве, — день рождения 26 апреля. Правда, родился Стас через два года после взрыва. Впервые о случившемся Полесский услышал от учительницы истории, и масштабы катастрофы его потрясли. Он стал изучать всё, что мог найти по теме. Прочёл «Чернобыльскую молитву» Светланы Алексиевич и «Чернобыль» Юрия Щербака, посмотрел с десяток фильмов, а потом у него появился интернет. Там он после неудачной экскурсии стал искать способы пробраться в зону отчуждения самостоятельно. На полузакрытых форумах никто не хотел делиться информацией, но в конце концов Стас уговорил одного бывалого сталкера взять его с собой. «Поход длился шесть часов, — рассказывает Полесский. — Погуляли по кладбищу техники недалеко от границы Зоны, замерили радиацию у вертолётов и бронетранспортёров, а вечером на маршрутках вернулись в Киев. Больше всего стремали дикие животные, которых в Зоне полно. Но в целом было очень круто».
С тех пор Стас ходил в Зону больше двухсот раз — в среднем у него примерно по 20 походов в год. Самый масштабный был в 2011-м и длился 10 дней, из которых неделю они вместе с ещё тремя единомышленниками прожили в Припяти. «Это сложно передать. Ты настолько отвыкаешь от цивилизации, что первые пару дней в городе не можешь найти себе места». От границы Зоны к Припяти ведут три основных маршрута. Самый короткий — 40 км, самый длинный — 60. «Если постараться, — говорит Стас, — можно дойти за 13–14 часов, но ноги будут просто в хлам. Если нормально отдыхать, останавливаться спать в заброшенных домах, уйдёт три-четыре дня». Самое главное в таком походе — правильный рюкзак, удобная туристическая обувь, фильтры для воды, запас консервов и дозиметр. На значительной части территории радиация не превышает норму: доза облучения за день в Зоне сопоставима с той, которую получает во время перелёта пассажир трансатлантического авиалайнера, только на большой высоте фонит не загрязнение, а космос. Но есть и опасные места, например Рыжий Лес — массив деревьев, принявший на себя ударную дозу радиоактивной пыли после взрыва реактора. Или подвал медсанчасти, куда сбросили сапоги и костюмы пожарных, которые первыми приехали на станцию после взрыва. Все эти места Стас знает как свои пять пальцев, ведь в какой-то момент Зона стала его профессией.
Официально доступ в 30-километровую зону вокруг Чернобыля разрешён только по пропуску. Его оформляют участникам легальных экскурсий, самосёлам и вахтовикам, которые работают на территории отчуждения: егерям, экологам, сотрудникам хранилищ ядерного топлива и людям, которые до сих пор заняты на консервации АЭС. Сталкеры же проникают в Зону без пропуска, перелезая через ограждения. За ними охотятся патрули местных полицейских. На пойманного составляют протокол, а потом вывозят его за территорию. После суда ему грозит штраф до 1000 гривен (примерно 2700 рублей). Это мало кого останавливает: в 2011 году СМИ писали, что каждый день в Зоне задерживают по 5–6 сталкеров. «Есть те, кто сами сдаются, чтобы обратно не идти, — рассказывает Стас. — Я такое осуждаю. Ну, только если человеку не стало там плохо». Самого Полесского за весь 14-летний стаж походов ловили десять раз. «Первый раз вычислили очень глупо — по следам на снегу. Это было ещё до реформы, когда милицию переделали в полицию, — тогда вообще был полный беспредел. Клали мордой в пол, орали, могли на обыске украсть что-то из рюкзака. Сейчас просто вежливо говорят: „Ну что, нагулялись? Пойдёмте оформляться“».
На сленге сталкеров поимка полицией или охраной объекта называется «запал». Самый обидный запал случился у Стаса год назад. Тогда они вместе с женой Викой — кстати, с ней Полесский познакомился в группе Фейсбука, посвящённой чернобыльским походам, а предложение руки и сердца сделал на крыше здания в Припяти — решили отреставрировать игровую комнату в припятском детском саду. Вика пошила детские одеяльца и наволочки для подушек, пара взяла с собой краску и тряпки для уборки. Остальной антураж — плакаты, игрушки, мебель — в Зону помогли доставить бывшие коллеги Стаса по туристической работе. После трёх дней ремонта Полесских обнаружили полицейские. «Они удивились, конечно, — ну, молодцы типа, — вспоминает Стас. — Но закон есть закон».
В следующий раз Полесские решили отремонтировать комнату в одной припятской многоэтажке. Там Стас и Вика воссоздали спальню советского подростка: с односпальной кроватью, рабочим столом, картой мира и плакатами «Кино» и Metallica. «Мы пытались общаться с официальными представителями, показывали им наши проекты. Всем всё понравилось, обещали дать добро на работу, но с тех пор прошёл год — и ничего не сдвинулось. В этом году мы сделали ещё одну комнату, уже на более высоком уровне — с ковром и телевизором. И пока остановились». На вопрос, зачем они вообще этим занимаются, Стас коротко отвечает: «Чтобы люди знали, как могло бы быть, если бы о городе заботились».
Правда, негативных комментариев в блоге Стаса тоже много. Люди обвиняют его в вандализме и глупости и желают словить побольше радиации. Но сильнее всего Полесского расстраивает, что посты и видео о ремонте набирают куда меньше просмотров и лайков, чем контент типа «фото тогда и сейчас: как изменилась Припять с 1986 года». Возможно, предполагает он, аудитория просто не хочет видеть того, что нарушает её картину мира. «Люди считают сталкеров мародёрами и преступниками. Многие уверены, что мы в Зоне только и делаем, что охотимся на животных, отнимаем пенсии у самосёлов и рисуем граффити на стенах. Конечно, такие тоже есть, но это не всё сообщество. И когда мы показываем, что якобы негативные персонажи хорошее делают, этого не замечают».
Субкультура любителей заброшек — в основном промышленных и военных объектов, которые перестали функционировать после распада СССР, — пришла в СНГ в девяностые годы. Исследователи описывают всё явление термином «индустриальный туризм» и выделяют в нём несколько направлений. Сталкерство — посещение заброшенных поселений и объектов, многие из которых охраняет государство или ЧОПы. По руслам подземных рек, канализациям, бункерам, катакомбам и спецлиниям метро путешествуют диггеры. Руферы лазают по крышам, а постпаломники специализируются на заброшенных храмах. Но для людей вне субкультуры все они — плоть от плоти тех, кто после распада СССР бросился разворовывать и пилить на цветмет покинутые производства и убежища гражданской обороны. В итоге сегодня в России сталкерство прочно ассоциируется с мародёрством и вандализмом.
При этом в интернете сотни форумов и пабликов, где общаются сталкеры, и почти в каждом таком сообществе есть свод этических правил. Там написано, что на заброшках запрещается мусорить и ломать предметы, забирать что-то с собой, рисовать на поверхностях, шуметь и употреблять алкоголь. Впрочем, на одном из форумов даётся такое определение тру-сталкеру:
Ещё один пункт этих этических правил — не разглашать координаты объекта, который ты посетил. «Жизненный цикл интересного места, о котором становится известно широкой публике, выглядит примерно так, — пишет опытный сталкер и автор Яндекс.Дзена Ольга Орлова. — Съездил, выложил снимки с координатами, описал схему проезда и залаз. Через пару месяцев после запала место оказывается раздолбано, замусорено, спилен металл, растащено всё что можно. Если место непростое (охрана, скрытный залаз и т. д.) — охрану усиливают, залазы заваривают». Правилу неразглашения неукоснительно следует 29-летний блогер Дмитрий Учаев. С 2015 года он путешествует по заброшенным деревням Нижегородской области и разорённым военным убежищам советских времен. А недавно Дмитрий решил, что во что бы то ни стало должен открыть музей гражданской обороны.
Шесть лет назад Дмитрий Учаев работал в нижегородской фирме, которая делала лестницы. Замерял, чертил и отдавал эскизы в производство. Работа была скучная, зато один его коллега увлекался поиском старинных монет. Он ездил по окрестным деревням с металлоискателем и постоянно хвастался находками. «Я особо ему не верил, но однажды поехал за компанию. Была весна, мы добрались до поля, которое ещё не успели вспахать, и он при мне нашёл две монеты». Через некоторое время Дмитрий, который с детства интересовался историей, купил Fisher F2 — простой бюджетный металлоискатель — и отправился на то же самое поле. «Прибор отличает, где чёрный металл, где медь, где алюминий. Если гвоздь — на табло покажет 15. Если советская монета — 50». В ту поездку Учаев нашёл двухкопеечную монету 1812 года. У нумизматов это считается попсой, много денег за такую не дают, но Дмитрий был в полном восторге. Вот только откуда монета взялась в чистом поле?
Дмитрий загорелся и стал искать информацию. Оказалось, с 1960-х годов в СССР проходила ликвидация «неперспективных деревень». Людей из мест с населением меньше полутора тысяч принудительно высылали в деревни и сёла побольше. Предполагалось, что это повысит эффективность крупных колхозов и положительно скажется на жизни больших поселений: чем больше людей, тем выше стимул создавать хорошую инфраструктуру. Но идея обернулась провалом: люди болезненно переживали расставание с личным хозяйством и предпочитали перебираться сразу в города. За двадцать лет такой политики число деревень и сёл в СССР сократилось больше чем в два раза. Обезлюдевшие территории отдавали под сельское хозяйство, и в итоге по всему Союзу появились тысячи «распаханных деревень». Дерево сгнило, но хорошим металлоискателем в этих полях до сих пор можно найти что-нибудь интересное.
Дмитрий стал копать глубже. Его следующей страстью стали заброшенные деревни Нижегородской области, которые ещё не сровняли с землёй. Перед каждой поездкой он искал исторические материалы в интернете и городских библиотеках, а потом снимал прогулку на видео. «Начинаешь с крайнего дома, — описывает Учаев. — Заходишь только туда, где нет замков. Мне постоянно в комментариях пишут, что я мародёр и шляюсь по чужим дачам, но я иду только туда, где уже ни окон, ни дверей. Самое интересное место в доме — чердак. Я находил там прядильные машины, ковры, старые журналы, а один раз очень красивую керосиновую лампу. Правда, больше там обычно ничего нет — всё ценное мародёры растаскивают сразу же, как уезжают хозяева». Редкие находки Дмитрий всегда оставлял в домах: он принципиально не хотел зарабатывать на продаже антиквариата. Ему не нравится, что к сталкерам относятся как к дельцам и любителям лёгкой наживы.
Параллельно с новым увлечением Учаев завёл в Яндекс.Дзене несколько блогов; один — «Забытая Россия» — он ведёт до сих пор. Постепенно доход от платформы стал перевешивать его заработок в конторе с лестницами. Тогда Учаев с радостью уволился с нелюбимой работы и вместе с женой и тремя детьми переехал из Нижнего Новгорода в Уренский район области. Там он познакомился с местным краеведом, вооружился исторической фактурой и отправился осматривать новые заброшенные деревни. «Истории у них как под копирку писаны, — рассказывает Дмитрий. — В основном тут были старообрядческие деревни. До революции жили себе жили, потом пришла советская власть, потом бунт, затишье, колхоз, война, ликвидация. Отдельные деревни дотянули до 1990-х. И главное, последние следы тают на моих глазах. Места, на которые я ездил три-четыре года назад, уже пропали. На каждом объекте у меня чувство: вот бы сейчас это восстановить».
Несмотря на однообразие заброшенных сёл и то, что Дмитрий не разглашает их координаты, несколько раз комментаторы под его постами узнавали места съёмок. «Один мужчина опознал родительский дом, описал обстановку внутри, и всё сошлось. Другая женщина сказала, что я побывал в доме её бабушки, где она когда-то проводила лето. Оба меня очень благодарили».
После года в Уренском районе Дмитрий понял, что доходов от блога не хватает, чтобы обеспечивать семью. Пришлось возвращаться в большой город и искать работу. Тогда же трансформировалось и его хобби. Несмотря на предостережения жены, он увлёкся диггингом и стал исследовать многокилометровые дренажные штольни под Нижним Новгородом (чтобы избежать оползней, в холмистом городе на слиянии Волги и Оки с XIX века стали создавать систему подземных артерий — они помогают выводить грунтовые воды на поверхность). А от катакомб Учаев плавно перешёл к заброшенным бомбоубежищам. «В Нижнем их активно строили во время Великой Отечественной. Был даже один крупнозаглублённый бункер, который, судя по некоторым документам, можно считать Бункером Сталина, — с энтузиазмом описывает Дмитрий. — В итоге Сталин туда так и не приехал и убежище ликвидировали. Просто залили бетоном со всех сторон».
Но большую часть объектов гражданской обороны в Нижнем Новгороде, как и в остальном СССР, построили во время холодной войны — на случай ядерного удара. Часть бомбоубежищ представляли собой «поддомники» в подвалах сталинок, и с годами их заняли кладовки и свалки. Ещё были отдельные бункеры с герметичными дверями, системой очистки воздуха, электрогенераторами и запасами продовольствия. Последние полгода Дмитрий пытается сделать в одном таком музей гражданской обороны и современной фортификации. Бомбоубежище находится в городе Бор — это через канатную дорогу от Нижнего Новгорода. Генераторов и продовольствия там уже нет, зато осталось атмосферное помещение. В нём Учаев планирует разместить костюмы химзащиты, противогазы, дозиметры, агитплакаты и памятки «Что делать в случае ядерного взрыва» из личной коллекции.
