Псовая охота на Руси
Охота на заре человечества не была развлечением. Добыча зверя, птицы издревле существовала как составляющая рациона питания. Сегодня нет необходимости добывать себе пищу с ружьем, в большинстве случаев охота перешла в разряд хобби.
Охота как историко-культурное наследие
Соколиная охота на Руси
Сохранились фрагменты с охотничьими сценами и на фресках Софийского Новгородского собора. Именно царь Алексей Михайлович, большой любитель и знаток охоты, пишет свой «Урядник или Новое уложение и устроение чина сокольничьи пути».
Охота на Руси была развлечением у знати. Именно охота с ловчими птицами стала царской забавой и требовала особой подготовки. Обучения ястребов, кречетов, соколов, специальных подсоколиных собак.
В 17 веке соколиная охота начала сдавать свои позиции и почти исчезла к концу 18 века.
Псовая охота
Существовала еще во времена фараонов. На просторах пустынь и степей требовались собаки, способные выдерживать длительный бег. На территории Руси было мало свободных от леса пространств. Здесь требовались “бегуны на короткие дистанции”, собаки, способные быстро нагнать и схватить зверя до того, как тот достигнет спасительных зарослей леса. Для псовой охоты тщательно готовились собаки, отбор их шел по рабочим качествам.
Первое описание псовой охоты относится к началу 16 века. Славились борзыми и гончими имения в Ярославской и Костромской губерниях. Именно здесь царь Михаил Федорович приказал закупить собак для охоты по окончании Смутного времени.
Но расцвет этого вида охоты пришелся на время царствования Дома Романовых.
А после революции лучшие охоты были проданы за границу, оставшееся поголовье затерялось в крестьянских хозяйствах.
Псовая охота осталась только в произведениях русских писателей, художников и поэтов. Все попытки возрождения этой уникальной части русской истории пока имеют малый успех, часто заканчиваясь костюмированными представлениями с участием людей, лошадей и собак.
Русская псовая охота. Часть 1
Русская псовая охота как феномен усадебной культуры
А. Кившенко. Соструненный волк
Русская усадебная охота, под которой подразумевается не добыча зверя для пропитания и не военные тренировки, какие устраивал, например, для своих воинов Чингисхан, а некое театрализованное действо для высшего класса, не только неотделима от русской усадьбы, но является одной из самых ярких составляющих усадебной жизни.
Она просуществовала всего полтора века, но за это время успел сложиться и определенный кодекс чести, и свои правила, и свой лексикон. С феерией русской усадебной охоты не могла сравниться никакая другая, даже английская парфорсная охота, хотя та тоже очень зрелищна. Суть ее такова: следуя за стаей гончих (фоксхаундов или других пород), охотники на лошадях в обязательных красных костюмах, преодолевая естественные препятствия (как правило, многочисленные в Англии изгороди), стремятся первым из всех остальных участников скачки вырвать у стаи гончих хвост лисицы. Тот, кому это удается, признается победителем. Для скромных английских масштабов это было зрелище, но русские просторы, которых не имелось в Европе, требовали иного размаха.
Русскую усадебную охоту можно разделить на два подвида: правильную или комплектную и подружейную. Но о каждой мы расскажем в свой черед.
А. Кившенко. Затравили
1. Охота как таковая на Руси существовала давно, о ловитве есть упоминание еще в Поучении Владимира Мономаха. Сохранились фрагменты с охотничьими сценами и на фресках Софийского Новгородского собора. Но это, в основном, охота с птицами. Еще в середине XVII века царь Алексей Михайлович, большой любитель и знаток охоты, пишет свой «Урядник или Новое уложение и устроение чина сокольничьи пути».
Однако с того же XVII века соколиная охота стала постепенно сдавать позиции и к началу XVIII века почти исчезла, понемногу заменяясь псовой. Как ни странно, но настоящая псовая охота зарождается в России в костромских и ярославских краях.
Н. Кузнецов. В отпуску
После взятия Иваном Грозным Казани и покорения татарского ханства он расселял покоренную татарскую аристократию в северо-восточных краях, и туда же они приводят своих восточных борзых и гончих. Но теплолюбивым южным собакам было трудно не то что охотиться среди лесов и небольших полян, но даже выжить. И потому естественным путем начали появляться новые породы охотничьих собак, впоследствии составивших всю красоту усадебной охоты. Это относилось как к борзым, так и к гончим.
Последние претерпели, конечно, гораздо меньшие изменения; может быть, оделись чуть побогаче и приноровились к пересеченной местности. И еще в XVII веке русская аристократия выезжала с гончими не для того, чтобы поймать зверя, но чтобы послушать удивительные хоры гончих, подбиравшихся по голосам.
Вот как впоследствии, когда подобных хоров уже не было, описывал это Некрасов:
Варом-варит закипевшая стая,
Внемлет помещик, восторженно тая,
В мощной груди занимается дух,
Дивной гармонией нежится слух!
Однопометников лай музыкальный
Душу уносит в тот мир идеальный,
Где ни уплат в Опекунский совет,
Ни беспокойных исправников нет!
Хор так певуч, мелодичен и ровен,
Что твой Россини! Что твой Бетховен!
Н. Сверчков. Охота с борзыми
Нет нам запрета по чистому полю
Тешить степную и буйную волю.
Благо тому, кто предастся во власть
Ратной забаве: он ведает страсть,
И до седин молодые порывы
В нем сохранятся, прекрасны и живы,
Черная дума к нему не зайдет,
В праздном покое душа не заснет.
Кто же охоты собачьей не любит,
Тот в себе душу заспит и погубит.
П. Соколов. Сборы на охоту. У крыльца
Все это привело к тому, что псовую охоту, пусть даже не очень большую, имели на каждой дворянской усадьбе во всех центральных и приволжских губерниях. Более того, появились помещики, которые буквально всю свою жизнь положили на усовершенствование охоты и ее приемов, разведение собак и развития кодекса ее неписаных правил. Существовали энтузиасты, охотившиеся с 14-15 лет до глубокой старости и на охоте же (или сразу после нее) умиравшие. И даже сейчас каждый дельный (то есть настоящий охотник) помнит имена Мачаварианова, Ермолова, Жихарева, Барятинского.
Р. Френц. Боярская охота времен царя Алексея Михайловича
Надо сказать, что содержание охоты (под этим термином до 1917 года подразумевался не сам процесс, а стая гончих, свора борзых, их обслуга и содержание) действительно стоило очень дорого. Для настоящей комплектной охоты надо было содержать не менее 20 смычков (2 собаки в каждом) гончих и 10 свор (3-4 собаки в каждой) борзых. Это уже было немало. Кроме того, собаки нуждались в псарнях. Правда, борзые, как правило, жили в доме, ели и спали с хозяевами, но это все-таки отдельные любимцы; основная часть содержалась отдельно.
Теперь, наверное, пришло время рассказать, как же происходила сама охота.
Р. Френц. Егерь с тремя борзыми
Она начиналась с разведки, то есть наблюдения за окрестными выводками и подвывания, когда специалист по имитации волчьего воя таким образом определял количество и возраст животных. Затем следовал выезд. Вот как пишет о его торжественности современник: «Захватывающе красива была картина, когда по очереди перед зрителями выстроились сначала стая багряных с доезжачими и выжлятниками, имея по обе стороны конных борзятников с борзыми темных окрасов на своре, а потом стая пегих гончих и борзятники с 18 сворами борзых пегих и светлых окрасов; как эхо отдаленных лучших времен в тихом воздухе прозвучал позыв звонких рогов; как вкопанные, стояли люди и лошади, около каждого в разных позах расположились любительски подобранные породные своры. Вся картина, освещенная лучами заходящего солнца на фоне деревенского пейзажа, дышала какой-то необычайной силой и прелестью, понятной одному охотнику.
В принципе выезд сохранил в себе много черт сбора княжеской дружины на Руси. Об этом говорит и архаичность самого обряда, и предшествуемые ему действия. Так, охотнику перед охотой надо было позаботиться о чистоте души и тела, и не раз неудачная охота приписывалась какому-нибудь горячему молодцу, не устоявшему провести ночь с женщиной. Празднование же трофеев, сопровождаемое роговыми сигналами и чарками под пенье «Выпьем, братцы, на крови», отсылает к старинной славянской тризне.
Но вот охота началась. Производится первоначальная расстановка сил охотников и наброс гончих под крики доезжачего «Улюлю!». Затем следует выход «на лазы» и «воззрение борзых», после отрыщенье гончих, то есть отзывание собак командой «Отрыщь!», подача команды борзым «Ату!», угонки их за зверем и, наконец, прием (убийство) или сострунивание (связывание) волка и взятие лисы или зайца. И весь этот процесс сопровождался эмоциями такой силы, что были сравнимы лишь с жаром настоящей битвы или угаром страсти.
В. Серов. Петр I на псовой охоте
Но к середине XIX века псовая охота стала все больше уступать охоте ружейной. Уже в 1860 году Хомяков в «Москвитянине» писал: «Была и у нас в старину охота, может быть, не такая усовершенствованная, как в Англии, но очень разнообразная и затейливая, может быть, выказывавшая еще более избыток смелости и силы народной. Но была. да быльем поросла, и говорить об ней теперь почти стыдно».
Першинская охота под Тулой великого князя Николая Николаевича-младшего, состоявшая из 100-200 собак, стала не только крупным племенным центром (ее площадь занимала более 400 десятин), собаки которой до сих пор остаются эталоном, но и лебединой песней комплектной псовой охоты. После революции обе охоты продали на Запад, оставшихся собак истребило крестьянство, и блестящая часть русской культуры перестала существовать навсегда, как и усадьбы, ее породившие.
Усадебная охота прекратила свое существование навсегда.
Псовая охота на Руси
ОБРЕТЕНИЕ ИСТИНЫ
А вот и еще один летописный рассказ о псовой охоте той поры из апокрифической повести «О зачале Москвы и о князе Даниле Суздальском», включенной в состав позднейших Новгородских летописных сборников: «В лето 6789 (1280 г.) месяца Октября в 29 день. И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления (т.е. ловли зверями-псами) заецев. И бысть ему на поле. » Кстати, тот же отрывок говорит и о наличии во времена «князя Данила Суздальского» – сына Александра Невского, будущего князя московского Даниила Александровича, гончих собак: «И злая княгиня Улита. сказала: «Есть у мужа моего пес выжлец. »
Если после прочтения грамоты 1135 г. у читателей могли возникнуть сомнения в породной принадлежности собак, служащих, наравне с ястребами, забавой новгородскому князю, то летописный текст 1270 г. полностью их рассеивает. Пожалуй, даже очень большой скептик не решится отнести собак, способных ловить зайца в чистом поле, к какой-либо иной породе, кроме борзых.
Страстными охотниками были и потомки Даниила Московского – в княжение Димитрия Донского (1377 г.) за р. Пьяной в нижегородских окрестностях, не страшась нападения ордынцев, «князи и бояре старейшие, вельможи и воеводы, ти все поехаша, ловы деюще, утеху себе творящее, мнящееся яко дома».
Начиная с «Духовной грамоты» серпуховского князя Владимира Андреевича (1410 г.) широко употребляется летописцами слово «псарь», впервые встречающееся в летописях 1159 г. Особенно же частые упоминания о псарях относятся к XV в., а в 1504 г. в «Духовной грамоте» великого князя московского Иоанна Васильевича III упоминается уже и княжеская псарня, располагавшаяся поблизости от Москвы в с. Луцинском на р. Яузе.
Изображения верховых охотников с собаками можно встретить не только на миниатюрах сравнительно позднего Летописного Лицевого Свода и сохранившегося в двух списках XV в. более раннего (предположительно XIII в.) протографа Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, но и на монетах, так называемых «чешуйках» князей Московского и Тверского великих княжеств XIV–XV вв.
Но и в этот раз мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой – несмотря на обилие изображений, ни летописи, ни нумизматические памятники по-прежнему не дают нам четкого объективного представления о породах собак, использовавшихся охотниками средневековой Руси. Тут надо учитывать, что в те времена у нас не было письменной традиции освещать какие-либо бытовые подробности. Сказывалось и негативное отношение к собакам и охоте-«лову» православной церкви. «Аще кто не по Бозе живет. ловы творит, с собаками. и всякое дияволе угодие творит. прямо все вкупе будут во аде, а зде прокляты».
Кроме того, не существовало у нас и живописи в ее современном понимании, а лишь подчиненная строгим канонам иконопись, с невозмутимой глубиной верования, благочестивым символизмом и наивностью художественных приемов.
Мастера-изографы вовсе не стремились реально передавать облик изображаемого объекта. Их задачей было не изображение конкретного собора в том или ином городе, не рисунок конкретной лошади или собаки, а лишь обозначение наличия собора, лошади или собаки. Забегая вперед, замечу, что несмотря на многие весьма подробные текстовые описания псовой охоты и русских борзых, их первые графические изображения появились только во второй половине XIX века! Даже в книге «государева стремянного» А.М. Венцеславского «Псовая охота вообще», вышедшей в свет в 1847 г., мы видим копии западных гравюр, представляющих ружейную охоту на лося, выдру и лишь одну с картиной травли зайца европейскими гладкошерстными борзыми.
Поэтому мы вынуждены признать, что реалистичное, более или менее объективное представление об интересующем нас предмете в средние века мы сможем получить лишь из уст посещавших Русь иностранцев, оставивших путевые заметки (например, из знакомых нам «Записок» С. Герберштейна»), или из материалов будущих археологических экспедиций.
Первой ласточкой подобного рода исследований стали проведенные весной – летом 2007 г. раскопки так называемого Подола на юго-восточном склоне Боровицкого холма в Московском Кремле, неподалеку от Замоскворецкой (Беклемишевской) башни. По словам старшего научного сотрудника отдела археологии Музеев Московского Кремля Д.О. Осипова, наряду с двусторонней берестяной грамотой, клобучком и путлищами для ловчих птиц и другими находками (всего более 5000), археологи смогли обнаружить в культурном слое рубежа XV–XVI вв. и левую плечевую кость скелета гончей собаки. Будем надеяться, что в скором времени в ученый обиход будут введены и скелеты русских борзых.
Первой же достоверно известной отечественной рукописной книгой, повествующей о псовой охоте, стал «Охотничей регул принадлежащий да псовой охоты» (далее – «Регул») с авторским посвящением царю Алексею Михайловичу, составленный «рижским немцем стольником Христианом Ольгердовичем сыном фон Лессиным» в 163(?)5 г. и переведенный на русский язык «смоленским шляхтичем Аркадием Станкевичем».
Сразу замечу, что датировка протографа, сделанная на основании двух сохранившихся копий, судя по всему, была выполнена неверно, и вероятнее всего «Регул» следует относить к 1645 или 1675 г. На эту мысль наводят два немаловажных обстоятельства: во-первых, в 1635 г. Алексей Михайлович еще не занял родительского престола, а во-вторых, само появление даты в привычном нам летоисчислении в первой половине XVII в. представляется невероятным. Летоисчисление от Рождества Христова было принято в России лишь при Петре Первом. Ранее же оно производилось от «сотворения мира», т.е. к любой привычной нам дате следовало прибавить еще 5508 лет. Таким образом, 1635 г. автоматически становился 7143, год воцарения Алексея Михайловича (1645) – 7153 и т.д. Кроме того, в допетровской Руси не пользовались арабскими цифрами для обозначения дат и чисел, заменяя их комбинациями символов кириллицы. Все это наводит на мысль, что при одном из многочисленных копирований рукописи «Регула» очередной переписчик не только перевел старинное русское летоисчисление в более привычное ему самому или заказчику, но и ошибся либо с арифметическими расчетами, либо с прочтением старинной датировки в оригинале.
Сравним, 7143 г. (1635) – «ЗРМГ» и 7153 г. (1645) – «ЗРНГ», а допустим, 7183 г. (1675) – «ЗРПГ». Отбрасывая версию появления рукописи в 1635 г. как несостоятельную, мы без труда убедимся, что наиболее схожими по написанию являются именно 7153 и 7183 г., которыми я и предлагаю предположительно датировать «Регул».
С содержанием «Регула» мы можем познакомиться в двух сохранившихся списках конца XVIII столетия.
Один из них, сохранявшийся ранее в архиве графов Паниных, был передан в редакцию «Природы и охоты» основателем и редактором дореволюционного исторического журнала «Русский архив» Петром Ивановичем Бартеневым и опубликован Сабанеевым в № 3–4 за 1886 год. Согласно сообщенной редакцией «Природы и охоты» датировке (сделанной, по всей видимости, самим П.И.Бартеневым), рукопись этого списка (назовем его, как это предлагалось ранее, Панинским) относилась к 1780 г. После публикации в «Природе и охоте» рукопись «Регула» была возвращена в архив Бартенева, из которого впоследствии исчезла. На сегодняшний день ее местонахождение нам неизвестно.
Второй список, сохраняющийся в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, дошел до нас в составе конволюта, в котором помимо собственно «Регула» содержится еще один памятник отечественной охотничьей литературы – «Книга о порядочном содержании псовой охоты», подаренный предшественнице РНБ – Императорской Публичной библиотеке в 1860 г. известным археографом и библиофилом А.Мясниковым. В связи с чем вполне уместно дать ему название Мясниковского списка. Датируется Мясниковский список 1782 годом.
Оба списка – и Мясниковский, и Панинский, содержат ряд отличий друг от друга. Помимо орфографических особенностей и незначительных изменений в заглавии в Мясниковском списке присутствует глава 17-я «О сарных ребрах», отсутствующая в Панинском. Глава о болезнях лошадей (40-я) более чем в 1,5 раза полнее; присутствуют незначительные отличия и в текстах других глав. К огромному сожалению, и Мясниковский, и Панинский списки представляют собой очень плохо выполненную малограмотными переписчиками копию не дошедшего до наших дней протографа, с большим числом позднейших вставок, исправлений и добавлений, не только искажающих смысл произведения, но порой и делая отдельные его места сложными для прочтения.
Состоит «Регул» из посвящения царю Алексею Михайловичу и 40 глав текста, рассказывающего об обязанностях ловчего, статях борзых и гончих, порядке ответственности перед владельцем охоты как простых охотников, так и самого ловчего, об умении распознавать достоинства и недостатки собак, принципах собаководства и ветеринарии.
Мало чем отличается (за небольшим исключением) от сегодняшней и терминология, употребляемая автором «Регула»: «У гончей собаки называется хвост – гон или серпало, а рыло называется – чутьем; у борзой называется правилом – хвост, а глаза – зазор, ноги передние называются – лапа (до сустава), а от сустава до колена – цевка, а от колена до степи – мышка, а задние ноги от начала ногтей называются – зацепы, как у задних, так и у передних, а от задних ногтей до сустава называются – пазанок, а от сустава до колена называется – сальце, а от колена кверху – черные мяса; а что под пахом перепонка у кобеля называется это – подборы, а у суки это – помочи; степь называется – это наклон у кобеля, а у суки не наклон, но степь, а у гончей собаки называется не зазор, но глаза».
Хочется также отметить, что позднейшие умозаключения А.П. Мазовера о том, что «в первом труде о псовой охоте на Руси, «Регуле принадлежащем до псовой охоты», написанном фон Лессингом (1635 г.), автор говорит, что русские борзые собаки произошли от западных хортов и татарских борзых (вероятнее всего, восточных борзых)», – совершенно беспочвенны, поскольку подобных слов в «Регуле» попросту нет и никогда не было!
Вне всякого сомнения, появление в середине – конце XVII в. произведения, призванного «регулировать» организацию псовых охот, убедительно доказывает нам, что этот вид охоты находился вовсе не в зачаточном первобытном состоянии, а уже достиг к тому времени в пределах Московской Руси широчайшего распространения и расцвета.
Недаром в 1686 г. молодой царь Петр Алексеевич, защищая поля подмосковных землевладельцев от напрасной потравы многочисленными псовыми охотниками и стараясь сохранить в лесах и полях диких зверей, был вынужден выпустить указ со словами: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».
Очерки по истории охоты с собаками на Руси (X-XX века)
СЛУШАЯ МУЗЫКУ ГОНА.
Следует окончательно признать, что “татарский след” в появлении русской гончей может быть полностью отброшен (См. “Очерк I. Истоки”). В самом деле: татаро-монголам неоткуда было приводить на Русь “огромные стаи этих гончих”, так как их не было и нет на всех 7-8 тысячах километров степных и полупустынных пространств от Монголии до Руси; исходный материал для создания гончих собак на Руси существовал гораздо раньше татаро-монгольского нашествия, и, наконец, гончая, как это документируется фресками Софийского собора (Киев), уже существовала на Руси, по крайней мере, в XI веке.
Самим татарам гончая была не нужна вплоть до прихода на Русь, и не было никакого смысла тащить ее в многотысячекилометровый и многолетний военный поход. А наличие гончих у татарских ханов и мурз (кстати, обрусевших и возведенных в дворянство) Казани, Касимова, а позднее Ярославля и Костромы, скорее, может быть объяснено обратным заимствованием во времена, когда Казанское ханство уже находилось в русском окружении и, зачастую, под русским влиянием. Другое дело, что, как можно полагать, русская псовая охота в ее классическом варианте заимствовала от татар свой полностью конный строй. Весь состав ее выступал верхом, что давало захватывающие моменты “травли”. Вот эта-то сторона русской псовой охоты и могла привлечь к ней любовь поволжских татар в такой степени, что сделала ее родной для них.
Распространению “духовой” гончей несомненно способствовала двоякая возможность ее охотничьего использования: либо в составе псовой охоты для выставления зверя на открытое пространство под борзых, либо при розыске зверя на поводке (гончая отдает свой голос только на свежем следу) или при перехвате гонного зверя с луком и стрелами. Если использование первой возможности относилось к “спортивной” охоте князей, княжат, бояр, державших на псарнях стаи собак, то вторая могла, в силу свободного доступа к охоте на Руси, быть использована и “простолюдинами”. На это прямо указывает берестяная грамота “От Иева ко Василию”, относящаяся к XIV веку, найденная в Новгороде (см. “Очерк I. Истоки”), из которой однозначно следует, что гончих уже тогда держали люди, собственноручно писавшие на бересте, а не поручавшие делать это писарям на пергаменте и охотившиеся с одиночкой, смычком (две собаки) или стайкой (3-5 собак).
К западной группе Кишенский относит польских тяжелых и паратых, а также курляндских, умалчивая о польских маленьких, относительно которых он и ранее сомневался, не литовская ли это порода. В выделенную им группу восточных гончих он включает старинных русских, костромских и пеших. Не выделяя особо, Кишенский говорит о французских гончих (видимо, “королевских” или “артуа”), относя их к западным, зато английских выделяет в самостоятельную группу.
Л.П.Сабанеев не только полностью принял взгляд Кишенского на четкое разделение западных и восточных гончих, но и, обуреваемый своей идеей о том, что “громадные стаи этих собак (гончих) помогали татарам в борьбе с Русью”, даже назвал костромскую гончую “татарской”.
Наиболее серьезный, наряду с Кишенским, авторитет конца XIX века П.М.Губин в классическом “Полном руководстве ко псовой охоте” (1890 г.) со своей стороны перечисляет следующие “породы” гончих: “русская прямогонная”, “русская крутогонная”, “костромская”, “русская брудастая”, “арлекины”, “польские” и “английские”. Заметим, что Губин при этом оговаривается, что речь идет только о породах “употребительнейших”. Как видно, названия пород, приводимые Кишенским и Губиным, далеко не всегда совпадают: дело в том, что эти авторитеты, к нашему вящему сожалению, не признавали друг друга. Совсем недавно Р.И.Шиян (“Русская гончая”, 1995) взял на себя труд сопоставить описания пород, сделанные Кишенским и Губиным, причем с точки зрения не различий, что уже производилось, а с единственно правильного подхода: выявления общих черт сложки. Проведя эту работу, он пришел к выводу, что это “одни и те же собаки, бывшие тогда в России, которых они (авторы) каждый сам по себе описывали и систематизировали”. Так, по заключению Р.И.Шияна, “старинная русская” гончая Кишенского совпадает с “прямогонной” Губина, под именем “костромской” описывается одна и та же разновидность, а “русская пешая” Кишенского соответствует “крутогонной” Губина.
Начало консолидации породы было, несомненно, заложено в 1881 году, когда Н.П.Кишенский, по просьбе судей, осуществлявших экспертизу гончих на выставках Московского общества охотников, сделал подробное описание “восточной” гончей, опубликованное в его статье “Выбор гончих”. Именно название “восточные гончие” вошло в “Правила экспертизы отдела гончих” выставок собак МОО. Эти выставки в те времена являлись наиболее, пожалуй, авторитетными в России, но далеко не единственными. Наряду с ними и совершенно независимо проводились выставки Императорского общества правильной охоты, которое в 1894 году организовало Съезд псовых охотников, поручивший владельцам охот П.Н.Белоусову и А.Д.Бибикову составить описание “русской гончей”. Поручение съезда было выполнено, и в 1895 году в журнале “Природа и охота” было опубликовано “Описание типичных признаков современной русской гончей”. Это описание было более детализированным, чем сделанное Н.П.Кишенским и отличалось от него в некоторых деталях, однако, как отметил Р.И.Шиян: “Прежде всего бросается в глаза, что под разными названиями описывается по сути дела одна гончая”. Тем не менее название “восточная” гончая продолжало фигурировать на выставках МОО, а после Октябрьской революции и на других выставках вплоть до середины 20-х годов.
